Ледяной узор
<o:p> </o:p>
<o:p> </o:p>Такел, как,
впрочем, и всегда, когда ей было скучно, сидела на подоконнике главного зала,
уткнувшись лбом в стекло. Совет магов должен был начаться только через час, а
потому Верховной Жрице было решительно нечего делать.
Снаружи лил
проливной дождь. Первый за ту припозднившуюся весну. Капли были крупными, а когда
они касались земли, разлетались на миллионы мельчайших осколков.
Окно запотело.
Поддавшись внезапному порыву, Такел произнесла особое заклятье и стала водить
пальцем по стеклу. Она рисовала завитушки и цветы, а за её указательным перстом
тянулась ледяная дорожка. Лёд не таял, а потому, когда Жрица провела
завершающую линию, казалось, что за стенами всё ещё царит февральский мороз.
Такел и не
заметила, как открылась, а потом и закрылась дверь.
А вошедшие
маги тем временем разделились на две группы: те, кто окружил уже украшенное
окно и те, кто в недоумении наблюдали за тем, как рисует девушка. Так бы это и продолжалось,
пока Такел не разрисовала бы второе окно, если бы один из присутствующих вдруг
не кашлянул. Жрица резко развернулась на звук и смущённо уставилась в пол,
заложив руки за спину. Не для неё это дело: разрисовывать окна. Раздался щелчок
и морозные узоры, теряя форму, стекли вниз.
Вновь наступившую
тишину нарушали лишь редкие колокольчики капели и остатков ливня.
— Ну-с, начнём
совещание, — нарушил молчанье один из чародеев.
— Да-да,
конечно, — выдавила из себя Такел, указывая рукой на Овальный стол, —
Присаживайтесь, господа.
Напряжённая
атмосфера быстро сгладилось, однако Такел была всё ещё смущена. Заметив это, её
лучший друг Ектой послал свёрнутую в виде свитка и перевязанную миниатюрной
ленточкой записку, в которой гласилось:
«Не унывай,
по-моему, всем даже понравилось!»
Как и
полагалось, он написал на боку «Только для Такел!». Остальные же, как и было
заведено, «тайком» читали записку. Кое-кто даже додумался вместить на клочке
бумаги подтверждение и подпись.
Надо отдать
чародеям должное, благодаря поддержке, Такел даже улыбнулась.
Однако именно
в эту минуту выступал со своим докладом о положении дел Энцелад. Уж кто-кто, а
он терпеть не мог, когда на него не обращали внимания. Вот и сейчас он взглядом
притянул свиточек и зачитал его. А потом, с презрительно-обиженным выражением
лица добавил от себя:
— И чего так
все всполошились из-за этих дурацких окон? Эка невидаль: стекло, разукрашенное
морозным узором!
— Но ведь май
же!
— О, Боже! Да
я сам смогу нарисовать узоры вчетверо красивее, чем госпожа Такел! Приглашаю
всех завтра вечером за тем, что бы подтвердить сей неопровержимый факт!
На следующее
утро Энцелад проснулся с мыслью, что так ничего и не сделал. Пятью минутами
позже он нехотя встал и оделся для приёма гостей. После он побрёл в гостиную
своего дома, произнёс заклятье и стал лениво водить пальцами по неровной
поверхности окна. Он уже представлял, как будет опозорена Верховная Жрица.
Энцелад следил
за каждым штришком, рисовал леса и моря...
Но вот
незадача! Узоры растекались уже через десять минут после того, как он их
рисовал! Дорожки получались не такими изящными, а спирали и вовсе превращались
в серые кляксы. Ажурные цветы больше были похожи на швабры. Энцелад взвалил на
себя невыполнимую для него задачу.
«Не откусывай
больше того, что ты в состоянии проглотить», — написал он, когда пришли гости и
увидели его позор.